Читаем без скачивания Томас Бекет [=Бекет, или Честь Божья] - Жан Ануй

Людовик. Я принимаю всех послов, и простых и чрезвычайных. Приму и этих. Это мое ремесло.

Первый барон. Они ждут уже больше часа в приемной вашего величества.

Людовик (махнув рукой). Подождут, это уж их ремесло. Послы должны торчать в приемной. Я знаю, о чем они будут просить меня.

Второй барон. Выдача изменившего подданного — это акт вежливости, обязательный для коронованных особ.

Людовик. Милейший барон, коронованные особы играют комедию вежливости. Но государства не должны следовать их примеру. Что касается вежливости, то я прибегаю к ней только в интересах Франции. А интересы Франции в том, чтобы чинить всевозможные препятствия Англии, которая, в свою очередь, делает то же самое в отношении Франции. Когда у нас на Юге случается славное маленькое восстание, то всегда в карманах бунтовщиков, которых мы вешаем, обнаруживаются золотые монеты с изображением нашего любезного кузена Генриха. Архиепископ — это ядро на ноге у Генриха Плантагенета. Да здравствует архиепископ! Кроме того, он мне симпатичен, этот человек!

Второй барон. Всемилостивейший государь, вы наш повелитель. И до тех пор, пока наша политика позволяет нам не зависеть от короля Генриха…

Людовик. В данный момент ухудшение отношений нам на руку. Вспомните дело Монмирей. Мы подписали мир с Генрихом при одном условии — чтобы беженцам из Бретани и Пуату, которых он требовал вернуть, было даровано полное прощение. Через два месяца им всем отрубили головы. Это задело мою честь. Тогда я еще не был достаточно силен… Ну и… Пришлось притвориться, что я ничего не слышал о казни этих людей… И мило улыбаться своему английскому кузену. Но сейчас, благодарение богу, наши дела идут лучше, и ныне уже он нуждается в нас! Вот теперь я и вспомню о своей чести! Ведь у нас — королей — незавидная профессия, мы можем себе позволить быть честными из двух один раз. Пусть войдут послы.

Первый барон выходит и возвращается с Джильбертом Фолиотом и графом Арунделом.

Первый барон. Ваше величество, позвольте представить вам двух чрезвычайных послов его величества Генриха Английского: его преосвященство епископа Лондонского и графа Арундела.

Людовик (дружески приветствуя графа). Приветствую вас, милорд! Сожалею, что распри между нашими королевствами, к счастью, ныне улаженные, не позволяли нам наслаждаться зрелищем мирных схваток между нашими дворянами, где столько раз торжествовала ваша доблесть. Я не забыл вашего поразительного подвига на последнем турнире в Кале. Вы все так же владеете этим стремительным ударом копья?

Граф Арундел (склоняется, он польщен). Надеюсь, сир.

Людовик. Нет, это мы надеемся, что наши добрые отношения с вашим любезным повелителем позволят нам вскоре оценить ваше мастерство по достоинству, хотя бы по случаю предстоящих празднеств…

Джильберт Фолиот разворачивает пергамент.

Мессир епископ, я вижу, у вас в руках послание вашего короля. Мы слушаем вас.

Джильберт Фолиот (еще раз кланяется и начинает читать). «Дражайшему брату и другу Людовику, королю французов, от Генриха, короля Англии, герцога Нормандии, герцога Аквитании и графа Анжуйского. Да будет вам известно, что Томас, бывший архиепископ Кентерберийский, после публичного суда, состоявшегося при моем дворе, был обвинен полномочной ассамблеей баронов моего королевства в обмане, клятвопреступлении и в измене своему государю. После чего он, как изменник, бежал из моего королевства, исполненный злонамеренных замыслов. Настоятельно прошу вас ни в коем случае не дозволять, чтобы преступник или кто-либо из его приспешников пребывал на вашей земле, а также, чтобы кто-либо из ваших подданных дал моему заклятому врагу помощь, поддержку или совет. Ибо заявляю, что ваши враги или враги вашего королевства никогда не получили бы такой помощи ни от меня, ни от моих подданных. Рассчитываю, что вы поможете мне отомстить за мою честь и наказать моего врага. Точно так же, как сделал бы это я для вас, если в том была бы нужда».

По окончании чтения наступает тишина. Джильберт Фолиот, сделав низкий поклон, передает пергамент королю, тот небрежно сворачивает его и протягивает одному из своих баронов.

Людовик. Мессиры, мы внимательно выслушали послание нашего любезного кузена и примем его к сведению. Наша канцелярия приготовит ответ, который вы получите завтра. Сейчас мы можем только выразить наша удивление. До нас не доходило слухов о пребывании архиепископа Кентерберийского на нашей земле.

Джильберт Фолиот (очень отчетливо). Сир, бывший архиепископ укрылся в аббатстве святого Мартина, близ Сент-Омера.

Людовик (неизменно любезен). Епископ, мы льстим себя надеждой, что в нашем королевстве существует хоть какой-то порядок. Если бы было так, как вы говорите, нас, конечно, известили бы. (Жестом руки отпускает послов.)

Послы делают три поклона и, пятясь, уходят, провожаемые первым бароном.

(Тотчас же второму барону.) Введите Томаса Бекета и оставьте нас одних.

Второй барон выходит и сейчас же вводит Бекета в монашеском одеянии. Второй барон удаляется. Бекет опускается перед королем на колено.

(Ласково.) Встаньте, Томас Бекет. И приветствуйте нас, как положено архиепископу примасу Англии. Достаточно поклона, и если я не путаюсь в правилах этикета, я обязан только слегка наклонить голову вам в ответ. Вот и все. Я должен был бы даже облобызать ваш перстень, если бы визит был официальный. Но мне кажется, что это не официальный визит?

Бекет (с улыбкой). Нет, сир. Я всего-навсего изгнанник.

Людовик (любезно) Это тоже очень почетный титул во Франции.

Бекет. Боюсь, что теперь это мой единственный титул. Мое состояние отобрано и роздано тем, кто послужил королю орудием против меня. Графу Фландрскому и всем его баронам были разосланы письма с предписанием схватить меня. Епископ Пуатье, заподозренный в том, что хотел дать мне убежище, отравлен.

Людовик (с прежней улыбкой). Я вижу, вы весьма опасный человек.

Бекет (тоже улыбается). Боюсь, что так.

Людовик (спокойно). Мы любим опасность, Бекет. И если бы король Франции стал бояться короля Англии, — это значило бы, что в Европе не все идет как надо. Мы вам окажем наше королевское покровительство на той из наших земель, какую вам угодно будет выбрать.

Бекет. Смиренно благодарю ваше величество. Но тем не менее должен предупредить, что я не могу купить покровительство ценой какого-либо враждебного акта против моей страны.

Людовик. Вы несправедливы к нам. Мы сами это прекрасно понимаем. Поверьте, мы достаточно долго занимаемся своим ремеслом, чтобы не делать грубых ошибок в выборе наших шпионов и изменников. Король Франции не потребует у вас ничего. Но… Не забывайте, в политике всегда есть «но».

Бекет поднимает голову.

(С трудом встает с трона на своих толстых ногах и, подходя к Бекету, фамильярно.) Я должен учитывать только интересы Франции, Бекет. У меня нет возможности думать еще и об интересах бога. Через месяц, через год я могу пригласить вас сюда и самым ханжеским тоном сообщить вам, что наши с Англией отношения изменились и что я вынужден вас изгнать. (Дружески хлопает Бекета по плечу, приветливый, с искрящимися умом глазами; улыбаясь едко.) Надеюсь, архиепископ, что вы с этой кухней тоже знакомы, не так ли?

Бекет (тоже улыбаясь). Да, сир. Совсем еще недавно был знаком.

Людовик (добродушно). Вы мне очень симпатичны. Заметьте, Бекет, будь вы французским епископом, возможно, я бы тоже запрятал вас в тюрьму. Но в данных обстоятельствах вы имеете право на мое королевское покровительство. Вы любите откровенность, Бекет?

Бекет. Да, сир.

Людовик. В таком случае, мы поладим. Вы рассчитываете попасть к святейшему папе?

Бекет. Да, сир, если меня пропустят через ваши земли.

Людовик. Вас пропустят. Но примите дружеский совет. Это между нами. Не впутывайтесь ни в какие истории в Риме. Берегитесь папы… Он продаст вас за тридцать серебреников. Этот человек вечно нуждается в деньгах.

Свет меркнет. Занавес закрывается. Раздается тихая музыка. С обеих сторон сцены выдвигаются два сиденья, на которых сидят: на одном — папа, на другом — кардинал. Папа, маленький, живой, очень худой человечек, говорит с ужасающим итальянским акцентом. Рядом с ним — смуглый кардинал, говорит с еще более резким агентом. Все здесь кажется каким-то грязным, несмотря на позолоту.